Правило правдивости гласит: в общении с пациентами необходимо правдиво, в доступной форме и тактично информировать их о диагнозе и прогнозе болезни, доступных методах лечения, их возможном влиянии на образ и качество жизни пациента, о его правах. Выполнение этого правила необходимо для обеспечения автономии пациентов, создания для них возможности осознанного выбора и распоряжения собственной жизнью. Иногда это правило используется в форме запрещения говорить ложь , т.е. говорить то, что с точки зрения говорящего является ложным. Некоторые специалисты по этике считают, что в понятие правдивости следует ввести ещё и право собеседника на получение правдивого сообщения. Человек обязан говорить правду лишь тому, кто имеет право знать эту правду. Если врача встретит на улице журналист и спросит: -"А правда ли, что у гражданки Н. сифилис?", то в этом случае правило правдивости не накладывает никаких обязательств на врача в его разговоре с вопрошающим.
Соблюдение правила правдивости обеспечивает взаимное доверие партнёров по социальному взаимодействию. Даже самый недоверчивый человек, готовый подозревать каждого встречного в преднамеренном обмане, вынужден для проверки своих подозрений довериться либо тем, кто снабдил его минимумом знаний, необходимых для того, чтобы усомниться, либо "экспертным" оценочным суждениям посторонних. В любом случае правдивость и доверие составят то основание , на которое он вынужден будет опереться, высказывая свои сомнения, не говоря уж о попытке их как-то разрешить. Чем шире это основание - пространство доверительных социальных отношений, в котором человек уверен в правдивости своих партнёров, тем более стабильна и плодотворна его жизнь.
Вряд ли найдется специалист в области этики или врач, который бы стал отрицать важность правила правдивости. Однако в медицине длительное время преобладала иная точка зрения, согласно которой нецелесообразно говорить правду о неблагоприятном для пациента прогнозе его заболевания. Предполагалась, что она может повредить самочувствию пациента, вызвать у него негативные эмоции, депрессию и т.п. Как писал в 1927 году американский врач Джозеф Коллинз: - "врачебное искусство в значительной степени заключается в навыке приготавливать смесь из обмана и правды". Поэтому "каждый врач должен культивировать в себе способность лгать как разновидность художественного творчества". Подобного рода заявление не является преувеличением, по крайней мере, в отношении господствовавшей не только в советской медицине традиции скрывать от пациента правду о диагнозе злокачественного заболевания или прогнозе наступления скорой смерти.
Но ситуация меняется. В последние годы традиция "святой лжи" все более и более становится предметом серьезной критики. Развитие правосознания и правовых отношений в здравоохранении основывается на признании пациента, даже тяжело больного, в качестве равноправного субъекта во взаимоотношениях с медицинскими работниками. Это его жизнь и он, как личность , вправе решать – как ему распорядиться тем немногим временем, которое у него осталось. Поэтому действующее в России законодательство гарантирует право пациента на правдивую информацию о диагнозе, прогнозе и методах лечения. Безусловно, информация о негативном прогнозе может травмировать. Но в медицинской практике уже выработаны такие формы обращения к пациенту и сообщения неблагоприятной информации, которые менее травматичны. Врач должен уметь владеть словом не хуже, чем скальпелем.
Правило неприкосновенности частной жизни (приватности) гласит: без согласия пациента врач не должен собирать, накапливать и распространять (передавать или продавать) информацию, касающуюся его частной жизни. Элементами частной жизни являются факт обращения к врачу, информация о состоянии здоровья, биологических, психологических и иных характеристиках пациента, методах лечения, привычках, образе жизни и т.д. Это правило защищает частную жизнь граждан от несанкционированного ими вторжения других - в том числе врачей или ученых. Исторически оно стало актуальным тогда, когда в начале 60х годов 20го века широкие сферы личной жизни человека (прежде всего сексуальности) перестали быть предметом медицинского контроля. Например, гомосексуализм из психического расстройства (извращения), которое врачи безуспешно пытались лечить, в том числе хирургически, превратился в "сексуальную ориентацию".
В настоящее время особое значение приобретает опасность преступного вмешательства в частную жизнь граждан с использованием различного рода кодируемой, сохраняемой на носителях и распространяемой в интернете личной информации.
В подобных случаях уместно также использование другого правила биоэтики - правила конфиденциальности (сохранения врачебной тайны). Без разрешения пациента запрещено передавать "третьим лицам" информацию о состоянии его здоровья, образе жизни и личных особенностях, а также о факте обращения за медицинской помощью. Это правило можно считать составной частью правила неприкосновенности частной жизни, хотя обычно оно рассматривается как самостоятельное. Если правило правдивости обеспечивает открытость общения партнёров по социальному взаимодействию - врачей и пациентов, то правило конфиденциальности призвано предохранить эту ячейку общества от несанкционированного непосредственными участниками вторжения извне.
В форме понятия врачебной тайны правило конфиденциальности зафиксировано во многих этических кодексах, начиная с клятвы Гиппократа и кончая "Обещанием врача Российской Федерации". В "Основах законодательства Российской Федерации об охране здоровья граждан" конфиденциальности посвящена статья 61 "Врачебная тайна". Использование термина "врачебная" оправдано традицией, но неточно по существу вопроса т.к. речь идёт об обязательствах не только врачей, но и любых других медицинских и фармацевтических работников, а также и должностных лиц (например, сотрудников следственных или судебных органов, страховых организаций), которым медицинская информация может быть передана в соответствии с законом.
Законодательством определён достаточно узкий круг ситуаций, при которых медицинский работник вправе передать известную ему информацию третьим лицам. Речь идёт прежде всего о тех случаях, когда пациент не способен самостоятельно выразить свою волю из-за нарушения сознания или по причине несовершеннолетия.
Закон также ограничивает действие правила конфиденциальности при наличии угрозы распространения инфекционных заболеваний, массовых отравлений или поражений. Так же, как и законодательства других стран, закон об основах здравоохранения Российской Федерации допускает нарушение конфиденциальности при наличии у врача основания предполагать, что нарушение здоровья пациента явилось следствием противоправных действий. Примером могут быть огнестрельные или ножевые ранения. Но в подобных случаях закон ограничивает круг тех лиц, которым может передаваться эта информация , и сами они становятся связанными нормой конфиденциальности.
Правило добровольного информированного согласия предписывает: любое медицинское вмешательство должно осуществляться с согласия пациента, полученного добровольно и на основе достаточной информированности о диагнозе и прогнозе развития болезни с учетом разных вариантов лечения. Это правило принципиально важно при выполнении любого медицинского вмешательства.
При проведении медицинского вмешательства или клинического испытания необходимо также информировать пациента о наличии альтернативных методов лечения, их доступности, сравнительной эффективности и рискованности. Существенным элементом информирования должна быть информация о правах пациентов и испытуемых в данном лечебно-профилактическом или научно- исследовательском учреждении и способах их защиты в тех случая, когда они так или иначе ущемлены.
Исторически правило информированного согласия возникло в связи с проблемами проведения научных исследований на людях. Подробней об этом будет рассказано при изложении темы 7. Следует также отметить, что и в мировой, и в отечественной практике уже существовала традиция получения согласия пациента на применение хирургических методов лечения. Однако правило информированного согласия шире простого получения согласия, прежде всего за счёт того, что нацеливает на обеспечение добровольности и свободы выбора пациентов и испытуемых путём их адекватного информирования.
Согласно истолкованию ведущих теоретиков биоэтики Т. Л. Бичампа и Дж. Ф. Чилдреса правило добровольного информированного согласия позволяет решать три основные задачи: 1) Обеспечить уважительное отношение к пациенту или испытуемому как к автономной личности, которая вправе контролировать все процедуры или манипуляции с собственным телом, осуществляемые в процессе лечения или научного исследования. 2) Минимизировать возможность морального или материального ущерба, который может быть причинён пациенту вследствие недобросовестного лечения или экспериментирования. 3) Создать условия, способствующие повышению чувства ответственности медицинских работников и исследователей за моральное и физическое благополучие пациентов и испытуемых.
- 36.84 КбФедеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего профессионального образования
«БЕЛГОРОДСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ»
Кафедра психиатрии, наркологии, клинической психологии
Реферат на тему:
«Право на правду о последнем диагнозе»
Выполнила
Студент группы 091209
Череватова Ольга Григорьевна
Проверил
Митин Максим Сергеевич
Белгород 2012
Введение………………………………………………………… ……………. 3 стр
Лжесвидетельство…………………………………… ……………………….. 5 стр
Психология терминальных больных………………………………………… 5 стр
Аргументы «За» и «Против»…………………………………………………. 7 стр
Последовательность стадий реакции пациента……………………………... 8 стр
Как следует и как не следует вести себя с умирающим пациентом………. 10 стр
Заключение…………………………………………………… ………………. 12 стр
Список использованной литературы………………………………………… 13 стр
Введение
Отечественная традиция не сообщать тяжело больному о его диагнозе, основанная на медицинской традиции щадить психику пациента, дискутабельна многие годы. Законодатель не решается поставить точку в этом вопросе. О смертельном диагнозе могут знать врачи, родные и даже друзья, а сам больной часто до последнего остается в неведении. Чего больше от такого замалчивания – пользы или вреда – однозначно сказать не могут ни лечащие врачи, ни психологи, ни деонтологии (специалисты по медицинской этике). На одной чаше весов - право человека знать, что с ним происходит, на другой - отрицательные последствия такого знания, характерные для представителей нашей культуры с ее страхом перед смертью. Решение часто остается на совести врача.
Во многих областях медицины информированность пациента является одним из условий успешного лечения. Только сообщив пациенту диагноз, можно надеяться на правильное лечение вне ЛПУ, соблюдение режима, изменение образа жизни на такой, который будет способствовать его выздоровлению. Но как сообщить больному онкологический диагноз, чтобы не добить его страшной правдой? И хотя любой пациент старше 14 лет имеет право на полную информацию о состоянии своего здоровья и диагнозе, часто получить правдивый ответ нельзя даже в ответ на прямой вопрос: «Доктор, у меня рак?».
На Западе проблему умалчивания решили кардинально - информировать пациента обо всем, что касается его здоровья даже в случае безнадежных заболеваний, если сам факт сообщения диагноза не даст мгновенных осложнений. Говоря проще, человеку с инфарктом миокарда недельной давности о свежевыявленной карциноме (одна из форм рака) сразу никто не скажет даже в озабоченной правами пациента Америке. Но от тех пациентов, чей риск скончаться сей же час не подтвержден документально, скрывать ничего не будут.
По идее, НЕ сообщать диагноз можно, только если сам пациент НЕ желает его знать и то в случае, если болезнь НЕ опасна для окружающих. Но для гуманизма медиков в основах законодательства РФ об охране здоровья есть люфт: действия врача по сокрытию диагноза могут считаться правомерными, если одновременно соблюдены три условия: это делается для освобождения пациента от моральных страданий в случае смертельного заболевания, которое не ставит под угрозу здоровье других людей. То есть рак в последней стадии с метастазами для блага больного называть можно чем угодно, а любое инфекционное заболевание – нет.
Однако проблема в том, что не существует подхода, который будет благом для каждого. И здесь в силу вступает не только медицинский (отражение известия на состоянии здоровья, возможный отказ от терапии или наоборот более осознанное планирование лечения и т.д.) аспект, но и нравственно-этический. Что выше: право человека знать, что он умирает, или ложное поддержание в нем надежды в попытке облегчить последние дни?
«Лжесвидетельство»
Обязанность «лжесвидетельства» по отношению к неизлечимым и умирающим больным было деонтологической (от греч. dеоn – долг, logos – слово, учение) нормой советской медицины. Право врача на «лжесвидетельство» во имя обеспечения права смертельно больного человека на неведение рассматривалось как особенность профессиональной врачебной этики в сравнении с общечеловеческой моралью.
Основанием этой особенности являются достаточно серьезные аргументы. Один из них – роль психоэмоционального фактора веры в возможность выздоровления, поддержание борьбы за жизнь, недопущение тяжелого душевного отчаяния. Поскольку считалось, что страх смерти приближает смерть, ослабляя организм в его борьбе с болезнью, то сообщение истинного диагноза заболевания рассматривалось равнозначным смертному приговору. Однако известны случаи, когда ложь приносила больше вреда, чем пользы. Объективные сомнения в благополучии исхода болезни вызывают у больного тревогу и недоверие к врачу. Отношение и реакция на болезнь у больных различны, они зависят от эмоционально- психологического склада и от ценностно- мировоззренческой культуры человека.
Можно ли открыть больному или родным диагноз? Может быть, надо сохранить его в тайне? Или целесообразно сообщить больному менее травмирующий диагноз? Какой должна быть мера правды? Эти вопросы неизбежно будут возникать, покуда существует врачевание и смерть.
Психология терминальных больных
В настоящее время российским специалистам доступны многочисленные зарубежные исследования психологии терминальных больных (terminus – конец, предел). Выводы и рекомендации ученых, как правило, не совпадают с принципами советской деонтологии. Исследуя психологическое состояние терминальных больных, узнавших о своем смертельном недуге, доктор Е. Кюблер-Росс и ее коллеги пришли к созданию концепции «смерти как стадии роста». Схематично эта концепция представлена пятью стадиями, через которые проходит умирающий (как правило, неверующий человек). Первая стадия – «стадия отрицания» («нет, не я», «это не рак»); вторая стадия – «протест» («почему я?»); третья стадия – «просьба об отсрочке» («еще не сейчас», «еще немного»), четвертая стадия – «депрессия» («да, это я умираю»), и последняя стадия – «принятие» («пусть будет»).
Обращает на себя внимание стадия «принятия». По мнению специалистов, эмоционально-психологическое состояние больного на этой стадии принципиально меняется. К характеристикам этой стадии относятся такие типичные высказывания некогда благополучных людей: «За последние три месяца я жил(а) больше и лучше, чем за всю жизнь». Хирург Роберт Мак – больной неоперабельным раком легкого, описывая свои переживания – испуг, растерянность, отчаяние, в конце концов утверждает: «Я счастливее, чем когда-либо был раньше. Эти дни теперь на самом деле – самые хорошие дни моей жизни». Один протестантский священник, описывая свою терминальную болезнь, называет ее «счастливейшим временем моей жизни». В итоге доктор Е. Кюблер-Росс пишет, что «хотела бы, чтобы причиной ее смерти был рак; она не хочет лишиться периода роста личности, который приносит с собой терминальная болезнь». Эта позиция – результат осознания драмы человеческого существования: только перед лицом смерти человеку раскрывается смысл жизни и смерти.
Результаты научных медико-психологических исследований совпадают с христианским отношением к умирающему человеку. Православие не приемлет лжесвидетельства у постели безнадежно больного, умирающего человека. «Сокрытие от пациента информации о тяжелом состоянии под предлогом сохранения его душевного комфорта нередко лишает умирающего возможности сознательного приуготовления к кончине и духовного утешения, обретаемого через участие в таинствах Церкви, а также омрачает недоверием его отношения с близкими и врачами».
Утверждая, что отношение врача к неизлечимым и умирающим больным не может быть просто научным, что это отношение всегда включает в себя сострадание, жалость, уважение к человеку, готовность облегчить его страдания, готовность продлить его жизнь, митрополит Антоний Сурожский обращает внимание на один «ненаучный» подход – на умение и «готовность дать человеку умереть».
Как показывает практика, врачи разделены на 2 лагеря: на тех, кто считает что говорить правду о смертельном диагнозе не стоит, и на тех, кто считает, что такая информация пойдёт во благо пациенту. Как правило, в своих суждениях врачи пользуются следующими аргументами:
Аргументы ЗА
- Когда не нужно ничего скрывать от пациента, специалистам проще планировать лечение. А у пациента появляется возможность осознанного выбора клиники и врача.
- Если пациент знает свой диагноз, его проще убедить в необходимости применения радикальных методов лечения.
- Бороться с конкретным врагом зачастую эффективнее, чем неизвестно с чем.
- У пациента появляется возможность получать специализированную психологическую помощь, например, в группах поддержки раковых больных.
- Возникает больше доверия в отношениях с родными, которым не приходится делать вид, что все в порядке.
- Пациент имеет возможность управлять своей жизнью.
Аргументы ПРОТИВ
- Непредсказуемые последствия психологического шока.
- Негативное влияние самовнушения на состояние больного.
- Невозможность адекватной оценки больным своего состояния (дети, пожилые люди, больные с психическими расстройствами).
К сожалению, какие бы аргументы за и против не приводились, каждую ситуацию с потенциально печальным исходом врачам и родным нужно рассматривать индивидуально, с учетом особенностей характера, состояния, желания человека знать или не знать правду и перспектив лечения. Но при этом решение лучше все равно оставить за тем, чья жизнь висит на волоске. Выясните, желает человек знать или не знать страшную правду можно и окольными путями. И если желает, то он должен ее знать. А уж что с этой правдой делать – личный выбор пациента. Пойдет ли на безнадежную операцию, откажется лечиться, совершит самоубийство, откроет на последние деньги приют для кошек, захочет помириться с врагами или станет делать вид, что ничего не произошло.
Говорить или не замалчивать диагноз – проблема, в решении которой исходить нужно из устремлений самого больного, а не из удобства окружающих. Задача близких в такой ситуации – помогать и поддерживать, а человек волен закончить свои дни так, как считает нужным.
Реакции пациентов на сообщение врача о наличии у них смертельного заболевания могут быть разнообразными. Принято разделять их на последовательность стадий.
Первый этап: отрицание и изоляция.
«Нет, только не я, не может быть!» Такое первоначальное отрицание присуще и пациентам, которым сказали правду в самом начале развития болезни, и тем, кто догадался о печальной истине самостоятельно. Отрицание – во всяком случае, частичное – присуще почти всем пациентам не только на первых стадиях болезни, но и впоследствии, когда оно проявляется время от времени. Отрицание играет роль буфера, смягчающего неожиданное потрясение. Оно позволяет пациенту собраться с мыслями, а позже пользоваться другими, менее радикальными формами защиты. Отрицание чаще всего является временной формой защиты и вскоре сменяется частичным смирением.
Второй этап: гнев.
Первой реакцией на ужасную весть становится мысль: «Неправда, со мной такого случиться не может». Но позже, когда человек наконец-то понимает: «Да, ошибки нет, это действительно так», у него возникает другая реакция. К счастью или сожалению, очень немногие больные способны до самого конца цепляться за выдуманный мир, в котором они остаются здоровыми и счастливыми.
Когда пациент уже не в силах отрицать очевидное, его начинают переполнять ярость, раздражение, зависть и негодование. Возникает следующий логичный вопрос: «Почему именно я?» В противоположность этапу отрицания, с этапом гнева и ярости семье больного и сотрудникам больницы справиться очень трудно. Причина заключается в том, что возмущение пациента распространяется во всех направлениях и временами выплескивается на окружающих совершенно неожиданно. Проблема заключается в том, что лишь немногие люди пытаются поставить себя на место больного и представить, что может означать эта раздражительность. Если к больному относятся с уважением и пониманием, уделяют ему время и внимание, тон его голоса скоро станет нормальным, а раздраженные требования прекратятся. Он будет знать, что остается значимым человеком, что о нем заботятся, хотят помочь ему жить как можно дольше. Он поймет: для того, чтобы его выслушали, не обязательно прибегать к вспышкам раздражения.
Третий этап: торговля.
Третий этап, когда пациент пытается договориться с болезнью, не так хорошо известен, но тем не менее очень полезен для больного, хотя длится совсем недолго. Если на первом этапе мы не могли открыто признать печальные факты, а на втором чувствовали обиду на окружающих и на Бога, то, возможно, нам удастся прийти к некоему соглашению, которое отсрочит неизбежное. Смертельно больной пациент прибегает к сходным приемам. По опыту прошлого он знает, что всегда существует слабая надежда на вознаграждение хорошего поведения, исполнение желаний за особые заслуги. Его желание практически всегда заключается сначала в продлении жизни, а позже сменяется надеждой на хотя бы несколько дней без болей и неудобств. По существу, подобная сделка представляет собой попытку отсрочить неизбежное. Она не только определяет награду «за примерное поведение», но и устанавливает некую «окончательную черту» (еще одно выступление, свадьба сына и т. д.). С психологической точки зрения, обещания могут указывать на скрытое чувство вины. По этой причине очень важно, чтобы сотрудники больницы с вниманием относились к подобным заявлениям пациентов.
Последовательность стадий реакции пациента……………………………... 8 стр
Как следует и как не следует вести себя с умирающим пациентом………. 10 стр
Заключение……………………………………………………………………. 12 стр
Список использованной литературы………………………………………… 13 стр
Психология терминальных больных Концепция Е. Кюблер-Росс “смерть как «стадия роста» ” Право на правду о последнем диагнозе Паллиативная медицина ЧИБУЛАЕВА В. В. 240 ГР
О чем свидетельствует психология терминальных больных? Это блок аргументов против эвтаназии базируется на данных психологии, выделяющие следующие тезисы: терминальная болезнь может иметь для больного высший смысл просьба об эвтаназии может быть просьбой о помощи существует опасность индуцирования врача пациентом желание «облегчить страдания» может быть скрытым проявлением эгоизма реальность «легкой смерти» отнюдь не легкая для врача производство эвтаназии является непоправимой ошибкой существуют границы ответственности медицинского персонала легализация эвтаназии подорвет доверие к деятельности врача
Терминальная болезнь: новые грани бытия Главная проблема страдающего человека - увидеть смысл мук. Если этот смысл есть, человек любою боль вынесет. Если его нет, даже насморк может оказаться поводом к суициду. Само отсутствие этого смысла может быть большей мукой, нежели болезнь. Если человек не видит смысла своего креста, он не способен различить этот смысл и в страданиях других, а стало быть, не может им помочь. Этот вопрос всегда стоял перед человеческим сознанием, но особою остроту он приобретает сегодня, в эпоху тотального гедонизма.
Вопросы которые ставяться в общении с терминальными больными: Зачем умирающему даны эти последние дни? Допустимо ли до последнего часа скрывать от терминального больного правду об истинном диагнозе? Каково отличие медицинской работы с умирающими от врачебной помощи выздоравливающим?
Ответы на эти вопросы были даны известным ученым Элизабет Кюблер-Росс, исследования которой были посвящены психологии терминальных больных. На основании большого количества наблюдений она выделяет пять этапов, которые проходит психика человека с диагнозом смертельной болезни. Первый этап - это этап отрицания. Узнав о своем диагнозе и прогнозе, человек говорит «нет, это не я» . Следующий этап - протест: «почему я? » Третий этап - просьба об отсрочке: «еще не сейчас» . Четвертый - депрессия: «да, это я умираю» . Пятый этап, как это ни неожиданно, - это этап принятия: «пусть будет» .
Почему происходит переход от стадии депрессии к принятию? Одна из причин этого - в исходной жизненной установке. Чаще всего человек живет проекцией себя в будущее, перспективой определенной экспансии, расширения своего присутствия в этом мире. Он планирует продолжить карьеру, купить квартиру, построить дачу, вырастить детей, увидеть внуков и т. п. Именно это - точка приложения его энергии, всех его жизненных сил. Известие о смертельной болезни лишает человека этого будущего. И получается, что какие-то силы у него еще есть, коль скоро он дожил до диагноза, а потратить их некуда. На месте будущего - пустота, вакуум смысла. Дальнейшее движение невозможно. Грядущая смерть действительно вырывает человека из круговерти суеты. Человек начинает замечать то, на что раньше не обращал внимания, а может быть, сознательно игнорировал, вытеснял на переферию сознания. О чем здесь идет речь? Прежде всего, о межчеловеческих отношениях. Делая карьеру, мы кого-то предаем, продаем, забываем. Не навещаем родителей, не заботимся о родных, поступаемся нравственными принципами и т. д. Иными словами, перестаем видеть в людях - людей. И тогда жена становится стиральной машиной и инкубатором по совместительству. Дети превращаются в атрибут благополучной семьи. А окружающие гуманоиды становятся объектами манипулирования, ступенями, средством достижения каких-либо целей. Когда смертельная болезнь сдирает с человека эту шелуху внутренних подмен, он начинает видеть себя в реальном свете.
Смертельная болезнь обнажает все неправды человеческой жизни. И тогда человек находит место приложения своих душевных сил (мысли о том что ему необходимо сделать). Второй очень важный момент: человек начинает видеть свою жизнь как целое, может, рассмотреть ее получше, понять, зачем он жил, что сделал в этом мире. Это позволяет ему подвести итоги и внести последние штрихи. Третье: приближаясь к границе жизни и смерти, человек еще может успеть выстроить свои отношения с Вечностью. Куда ты идешь после смерти? Обрывает ли смерть личностное насовсем? Предсмертие - это время, когда человек еще может поднять свои глаза к Небу. В послеперестроечные годы для многих терминальных больных в России огромное значение имела возможность в больнице принять крещение, принести исповедь, собороваться и причаститься. Это право больного на духовное окормление закреплено в российском законодательстве. Таким образом, время умирания не обедняет, а напротив, обогащает человека, открывает перед ним новые грани бытия, исполняет высшим смыслом его жизнь. Отсюда понятно, почему, согласно исследованиям Элизабет Кюблер-Росс, многие терминальные больные воспринимали предсмертие как лучшую стадию их жизни, как новизну существования. Перспектива конца дает человеку возможность осуществить внутренний переворот, перейти от гедонистического мировоззрения к сотериологическому и постичь смысл страдания.
О чем просит больной, когда просит: «Убей меня!» ? Аргумент противников эвтаназии представляет собой анализ возможной мотивации просьбы больного о смерти. Как отмечает В. А. Миллионщинова, имеющая многолетний опыт работы с терминальными больными, когда больной говорит «Убей меня!» , он просит «Помоги мне!» . Он пытается докричаться до окрущающих людей, пробить кору равнодушия и лжи, но часто его крик о помощи остается без ответа. Причина душевного дискомфорта больного - фальшь на устах врачей и посетителей. Его постоянно обнадеживают, а он чувствует, что земля под ним проседает, но ни с кем не может поговорить об этом самом главном для него переживании. В этой ситуации больному нужно оказать психотерапевтическую помощь. Закон запрещает скрывать правду от больного, желающего узнать свой диагноз. Высокая культурная традиция Европы и России дает нам возможность найти нужные слова для того, чтобы больной человек не ощущал себя непонятым и одиноким.
«Депрессивная самооценка больного может индуцировать врача в безнадежности излечения» Этот аргумент против эвтаназии приводит известный психиатр, ведущий специалист Института Сербского профессор В. Ф. Кондратьев. Он пишет: «У больных, в критических состояниях, могут развиваться соматогенные и психогенные депрессии. Всякая депрессия выражается в субъективно нигилистическом прогнозе, в неверии в благоприятный исход и уже, по своей сути, может инициировать просьбы больного о его скорейшем избавлении от страданий путем умерщвления. Такая оценка безнадежности своего состояния больным, находящимся в депрессии, и фактически далеко не всегда соответствующая реальному прогнозу может иметь два негативных следствия: сама по себе депрессия ухудшает физическое состояние больного и, во-вторых, депрессивная самооценка больного может индуцировать врача в безнадежности излечения. Вместе с тем, эти депрессии обратимы и, соответственно, может измениться личностное отношение больного к вопросу о борьбе за сохранение его жизни. Психотерапия, психофармакотерапия, купируя депрессию, дает реальный шанс к отказу больного от своих просьб об эвтаназии. психологическое состояние человека, подходящего к грани жизни, настолько не изучено, что реально нет возможности спрогнозировать, что в последний момент, уже в начавшийся период проведения процедуры эвтаназии, он не откажется от своего желания уйти из жизни, и что он не захочет продлить свою жизнь даже в страданиях» .
Желание «облегчить страдания» больного может быть скрытым проявлением эгоизма со стороны окружающих Этот аргумент противников эвтаназии построен на анализе возможной мотивации ее сторонников. Не прикрывают ли слова о необходимости ускорить смерть тяжело больного человека из сострадания и милосердия к нему - эгоистическое нежелание быть с ним рядом, разделить его душевную боль, тратить свое время и силы на его поддержку? Увы, часто люди не отдают себе отчет в том, что же на самом деле таится за их гуманизмом.
Легка ли «легкая смерть» ? (виртуальные миры и реальность) Проблема в том, что образ эвтаназии в массовом сознании - это та картинка, которую рисуют средства массовой информации. Однако при соприкосновении с реальностью виртуальные зарисовки могут оборачиваться катастрафой. Хотя во многих телепередачах заставкой к теме эвтаназии служит световое пятно, в которое погружается силуэт умирающего, на самом деле реальность суицида не столь безоблачна. В лучшем случае, в человеке, получившем смертельную дозу препарата, просыпается инстинкт жизни. Он понимает тщетность своих попыток достучаться до окружающих и перестает играть с ними в эту игру. Он просто хочет жить. Но понимает, что действие препарата необратимо. Таким образом, человек умирает в агонии: он хочет жить, но умирает, и сам является причиной своей смерти. В худшем случае, депрессия полностью поглощает волю к жизни. Тогда человек умирает в состоянии крайнего отчаяния. Даже если предположить, что смерть обрывает личностное бытие человека, то и тогда подобное завершение жизни легким назвать нельзя. Если же смерть - это стадия жизни, и сознание сохраняется после смерти тела, то за этой чертой в душе такого человека остается вечное одиночество. Такой переход в такую вечность отнюдь не является «легкой смертью» , скорее напротив, человек уходит из этого мира с гримасой ужаса и отвращения. Именно поэтому, согласно христианской вере, самоубийство отлучает человека от Бога, обрекая его на вечные муки. В любом случае, эвтаназия не является легкой смертью. Уйдет ли человек из жизни в состоянии душевной борьбы, что все же дает ему некую надежду на посмертное оправдание, или умрет в состоянии глубокой депрессии, такое завершение
Почему должны страдать врачи? (непоправимая ошибка) Данный аргумент противников эвтаназии анализирует ситуацию, в которой может оказаться врач после производства эвтаназии. Как показывают работы философов-экзистенциалистов XX века, бытие обладает своеобразной нравственной непогрешимостью. Как бы человек не искажал свою природу, ему никогда не удастся увернуться от себя самого. В этом смысле бесполезно перекладывать свою нравственную ответственность на окружающие условия. По крайней мере, в некоторые моменты своей жизни человек осознает, что списание какойлибо подлости на «сложившуюся ситуацию» не принесет успокоения. Он не имеет права ссылаться на «обстоятельства» , поскольку, в конечном счете, решающим было то внутреннее да, без которого не бывает поступка. Для медицинского сообщества проблема эвтаназии - это проблема последствий безнравственного деяния для того, кто его совершил. Это тот поступок, при котором все гуманистические и утилитарные гипотезы и утопии соприкасаются с реальностью нравственного бытия человека. И эта встреча может обернуться жизненной трагедией для врача. Некоторые вещи необратимы. Переступая заповедь «не убий» , врач не просто отрекается от своего призвания. Он в чем-то главном перестает быть человеком. Поэтому, когда общество высказывается против эвтаназии, оно заботится и о врачах.
Границы ответственности медицинского сообщества Этот аргумент отстаивает нравственное достоинство врача. Даже если предположить, что пациент решительно и бесповоротно настроен окончить свою жизнь самоубийством и требует его «обслужить» , это не означает, что врач обязан это желание исполнять. Существуют границы ответственности врача перед больным. Если пациент-наркоман потребует у врача предоставить ему морфий, врач не вправе удовлетворять это желание, хотя и должен помочь ему избавиться от наркотической зависимости. Если же наркоман откажется от лечения и начнет шантажировать врача самоубийством, врач все равно не должен идти навстречу его стремлениям. Человек свободен в своих решениях. Врач должен уметь отказать больному в тех его желаниях, которые противоречат законодательным и нравственным нормам.
Легализация эвтаназии подорвет доверие к деятельности врача Легализация эвтаназии приведет к тому, что пациенты будут сомневаться в объективности диагноза, ведь за решением врача могут скрываться корыстные или преступные мотивы. Это подорвет доверие к деятельности врачебного сообщества в целом.
Паллиативная медицина – область здравоохранения, призванная улучшить качество жизни пациентов с различными нозологическими формами хронических заболеваний преимущественно в терминальной стадии развития в ситуации, когда возможности специализированного лечения ограничены или исчерпаны.
В соответствии с определением паллиативная помощь: утверждает жизнь и рассматривает смерть как нормальный закономерный процесс; не имеет намерений продления или сокращения срока жизни; старается насколько возможно долго обеспечить больному активный образ жизни; предлагает помощь семье пациента во время его тяжелой болезни и психологическую поддержку в период переживания тяжелой утраты; использует межпрофессиональный подход с целью удовлетворения всех потребностей пациента и его семьи, в том числе и организацию ритуальных услуг, если это требуется; улучшает качество жизни пациента и может также положительно влиять на течение болезни; при достаточно своевременном проведении мероприятий в совокупности с другими методами лечения может продлить жизнь больного.
Понятие "паллиативная помощь" возникло в связи с лечением онкологических больных и традиционно было ориентировано на нужды умирающих и их близких. В настоящее время оно относится ко всем видам паллиативной помощи независимо от характера заболевания пациента. Декларация ВОЗ (1990) и Барселонская декларация (1996) призывают все государства мира включить паллиативную помощь больным в национальные системы здравоохранения. Главный принцип паллиативной помощи - от какого бы заболевания пациент не страдал, каким бы тяжелым это заболевание не было, какие средства не были бы использованы для его лечения, всегда можно найти способ повысить качество жизни больного в оставшиеся дни.
Паллиативная помощь: облегчает боль и другие доставляющие беспокойство симптомы; утверждает жизнь и относится к умиранию как к естественному процессу; не стремится ни ускорить, ни отдалить наступление смерти; включает психологические и духовные аспекты помощи пациентам; предлагает пациентам систему поддержки, чтобы они могли жить насколько возможно активно до самой смерти; предлагает систему поддержки близким пациента во время его болезни, а также в период тяжёлой утраты; использует мультидисциплинарный командный подход для удовлетворения потребностей пациентов и их родственников, в том числе в период тяжёлой утраты, если возникает в этом необходимость; повышает качество жизни и может также положительно повлиять на течение болезни; применима на ранних стадиях заболевания в сочетании с другими методами лечения, направленными на продление жизни, например с химиотерапией, радиационной терапией, ВААРТ. включает проведение исследований с целью лучшего понимания и лечения доставляющих беспокойство клинических симптомов и осложнений.
Прописные истины общего характера
Статья 41 Закона «О здравоохранении» гарантирует право «на получение в доступной форме информации о состоянии собственного здоровья, применяемых методах оказания медицинской помощи, а также о квалификации лечащего врача, других медицинских работников, непосредственно участвующих в оказании ему медицинской помощи». А статья 46 регламентирует: «Информация о состоянии здоровья пациента излагается лечащим врачом в форме, соответствующей требованиям медицинской этики и деонтологии и доступной для понимания лица, не обладающего специальными знаниями в области здравоохранения».
С одной стороны, скрывать от пациента его состояние нельзя, c другой - резать правду-матку тоже не стоит.
Старомодны ли советы Гиппократа для западных реалий
На Западе дилеммы «Сказать нельзя замалчивать» не существует. Правду перестали скрывать от больных после громких судебных разбирательств, когда пациенты или их родственники требовали компенсации за то, что онкологи не говорили им о безнадежности ситуации. Истцы утверждали: если бы они узнали все как есть, то предпочли бы прожить сколько им отмерено свыше, не тратя драгоценное время и деньги на нерезультативное лечение.
Теперь всем пациентам в США и странах Европы по завершении обследования выдают на руки пакет документов, где изложено все о заболевании, предлагаемом лечении и его эффективности. Есть и технические детали методики вмешательства, и риски осложнений, и даже прогнозируемая продолжительность жизни.
Подобный прагматичный подход не согласуется с позицией отца всех врачевателей Гиппократа, который учил: «Окружи больного любовью и разумным убеждением, но главное - оставь его в неведении того, что ему предстоит, и особенно того, что ему угрожает». Древнегреческий медик превыше всего ставил идеи гуманизма, милосердия и служения страждущим.
Золотую середину в вопросе информирования пытаются найти специалисты, работающие на постсоветском пространстве.
Неслучайно российский хирург-онколог, академик Николай Блохин писал: «В отношениях врача и больного никогда не должно быть шаблонов, и обязательное сообщение больному всей правды о его болезни столь же неоправданно, как и обязательное сокрытие правды».
Какой же позиции придерживаются белорусские доктора?
Специалист по паллиативной помощи: Аккуратно преподносить плохие новости - наука
Главный врач Больницы паллиативного ухода «Хоспис» Ольга Мычко предполагает, что любому медику свойственен страх перед раскрытием пациенту информации о неизлечимой болезни. Ведь вслед за таким сообщением приходится иметь дело с сильными эмоциями. Не каждый доктор способен спокойно воспринять слезы, гнев и правильно на них среагировать. А вдруг у человека сердечный приступ случится? Или позже попытается свести счеты с жизнью? Не обвиняет ли врача в произошедшем?
Специалист, у которого огромный практический опыт или природное чутье, понимает, с кем можно быть откровенным, а от кого следует детали утаить, - говорит Ольга Викторовна. - А его коллега без таких способностей предпочтет лишний раз промолчать, дабы не навредить словом. Грамотной безопасной подаче медицинской информации нужно учить…
В США в базовую подготовку медработников входит специальная дисциплина по психологии общения с пациентом, включающая раздел «Преподнесение плохих новостей». В Беларуси пока делаются только первые шаги в этом направлении.
В феврале в рамках республиканского семинара хоспис организовал видеоконференцию с представителями Массачусетского университета, которые дали мастер-класс белорусским онкологам и другим врачам по этой теме.
Кардиолог: С «сердечником» всегда нужно быть честным и искренним
Член-корреспондент НАН Беларуси доктор мед. наук, заслуженный деятель науки РБ Николай Манак
уверен, что правда о диагнозе необходима всем пациентам с сердечно-сосудистой патологией независимо от тяжести процесса. Сам профессор никогда ничего не утаивает от тех, кто обращается за помощью или советом. Иначе, по его мнению, сложно рассчитывать, что пациент станет помощником в лечении.
В клинической практике постоянно сталкиваешься с ситуациями, когда больной недооценивает серьезность своего положения, - рассказывает Николай Андреевич. - Один после того, как его едва «откачали» после инфаркта, рвется картошку сажать на даче, другой бросает пить лекарства, потому что они дорогие, а ему «уже стало лучше», третий после сложнейшей кардиооперации позволяет себе алкогольные излишества. Чтобы противостоять подобному легкомыслию, иногда полезно не только откровенно описывать ожидаемый сценарий развития событий, но и в отдельных моментах сгущать краски…
Возникает вопрос: а как же ранимая психика «сердечника»? Не страшно доктору нанести удар нерадостным сообщением?
В любом случае информация должна быть доведена до пациента в полном объеме, - убежден Николай Андреевич. - Другое дело - как и когда это делать.
Возьмем такое распространенное заболевание, как стенокардия. Ежегодно у 2–4% больных с этим недугом развиваются инфаркт и острая коронарная недостаточность, от которых они умирают. Однако определить, попадет ли в эту немногочисленную когорту конкретный пациент, весьма сложно. Поэтому я предупреждаю, что есть вероятность угрозы жизни и, если не соблюдать врачебные рекомендации, риск многократно увеличивается.
Пациентов, отказавшихся от разъяснений, Николай Манак в своей практике может пересчитать по пальцам.
Одним из таких был известный государственный деятель БССР, у которого диагностировали экстрасистолию. После попытки убедить в необходимости углубленного обследования и объяснить действие препарата влиятельный больной запротестовал: «Не тратьте время. Мне этого знать не нужно!». Как выяснилось, причина была в полном доверии специалисту.
Онколог: Пациенту надо говорить всю правду, когда он об этом просит или отказывается от лечения
Заведующий 3-м онкохирургическим отделением (урология) Минского городского клинического онкодиспансера Игорь Масанский констатирует, что с запущенными формами злокачественных опухолей встречается все реже. Связывает это с развитием медицины, расширением арсенала средств раннего выявления онкопатологии и борьбы с ней. Двадцать лет назад, признается специалист, расписываться в своем бессилии приходилось несколько раз в неделю.
В беседе с пациентами о результатах их обследования я учитываю прежде всего то, что большинство, еще не зайдя в кабинет, уже находятся в состоянии крайней напряженности, - говорит доктор. - К сожалению, еще не изжит мистический ужас перед словом «рак» (кстати, опытные онкологи в общении с больными его никогда не употребляют). Оно воспринимается как приговор. Если прямо сообщить человеку, что у него отдаленное метастазирование, последствия будут непредсказуемыми. Информации об онкозаболевании должно быть quantum satis - «сколько нужно».
Игорь Леонидович поясняет, что подбор словесной «дозировки» - задача не легче, чем определение объема хирургического вмешательства. Одно дело, когда перед тобой пенсионер, у которого и дети, и внуки устроены; другое - молодой трудоспособный мужчина, отец двоих дошкольников.
Бывает, близкие просят ничего не говорить больному о диагнозе. Таким образом они пытаются оградить родственника от дополнительной психотравмы.
В беседе, особенно если она первая, стараюсь максимально смягчить тяжелое известие: «Ситуация серьезная, но мы будем делать все возможное», «Подозреваем опухоль, которая требует следующего лечения», - делится Игорь Масанский. - Как показывает практика, в половине стандартных случаев пациентов удовлетворяет такое лаконичное сообщение. Еще процентов 40 после этого задают один-два уточняющих вопроса: «Сколько надо лечиться?», «Когда можно будет снова приступить к работе?». И лишь каждый десятый требует подробного медицинского комментария и сценария дальнейшей жизни и ее качества.
На вопрос «Сколько мне осталось?» доктор предпочитает отвечать уклончиво:
Во-первых, граница между благоприятным, сомнительным и неблагоприятным прогнозами при разных нозологиях, состоянии и возрасте нечеткая. В запущенных случаях будущее напрямую зависит от возможности применить несколько методов лечения, включающего радикальные и циторедуктивные (с субтотальным удалением опухоли) комбинированные операции, качественную лучевую, лекарственную терапию с применением современных химиопрепаратов. Не так уж редки случаи, когда мы удаляли отдаленные забрюшинные метастазы при раке предстательной железы (т. е. операция имела условно-радикальный характер) и пациент выходил на длительную ремиссию. В общей массе таких счастливчиков немало, и подобные факты способны окрылить тех, кто оказался в подобной ситуации…
По мнению Игоря Масанского, полностью раскрывать правду о возможном неутешительном прогнозе необходимо только при категорическом отказе пациента от помощи врачей. Сообщение о реальной угрозе мучительной гибели при отсутствии своевременного лечения способно отрезвить и повысить комплаентность (приверженность к лечению). А вот если у больного есть признаки психической неуравновешенности, истину следует скрыть, а беседу продолжить в присутствии ближайших родственников либо опекунов.
Еще одно правило онкоуролога в общении с пациентом - даже в самых безнадежных случаях не лишать человека внутренней
опоры, надежды на помощь. И если арсенал хирургических, лучевых и медикаментозных средств исчерпан, не считать
зазорным отправить за советом к травнику.
Наличие цели, посильная двигательная активность, интерес к жизни мобилизуют внутренние резервы, что позволяет продлить жизнь и улучшить ее качество, - уверен Игорь Масанский.
Председатель этической комиссии: Разрешается умалчивать истину, когда исчерпаны медицинские возможности помощи
Врач с 60-летним опытом, кардиососудистый хирург, председатель этической комиссии Белорусской ассоциации врачей, доктор мед. наук, профессор Владимир Крылов
считает вопрос информирования о диагнозе крайне деликатным и сложным.
В большинстве случаев правда о тяжелом состоянии пациента должна раскрываться лечащим врачом, - считает Владимир Петрович. - Не лучший вариант, если человек случайно узнает об этом из медицинских документов, от другого доктора или посторонних. В таких случаях легко утрачивается доверие к специалисту и медицине.
Профессиональный интерес профессора Крылова в последние годы направлен на изучение такой жизнеугрожающей патологии, как аневризма. С точки зрения прогноза она хуже опухоли. Может разорваться внезапно - это верная смерть.
Если подтверждено данное сосудистое образование, по мнению Владимира Крылова, не надо бояться жестких формулировок.
Наоборот, именно они способны держать в тонусе пациентов, которым следует быть предельно осмотрительными. Например, запрещается поднимать тяжести: неадекватная физическая нагрузка может спровоцировать летальный исход. Из 250 человек, которых наблюдает Крылов, двое уже ушли в мир иной от того, что решили… собственноручно сменить в квартире стеклопакеты.
Подняли тяжелую конструкцию - и упали.
Ну как не привести эти примеры, когда беседуешь с другим больным с аневризмой! Хочется, чтобы он не вздумал повторять подобные трудовые «подвиги».
Если смотреть на проблему с точки зрения этики и деонтологии, то, безусловно, слова нужно подбирать тщательно, учитывая желание, настрой и психологические особенности пациентов. Среди них встречаются и агрессивные, и склонные к депрессии, и те, кто вообще не желает слушать доктора, полностью перекладывая на него ответственность за собственное здоровье.
Один пациент с угрожающей жизни патологией на попытку растолковать механизм развития его недуга возмутился: «Зачем мне это надо! Вы доктор - вы и лечите!». И мне ничего не оставалось, как замолчать.
Правда, спустя год этот больной пришел снова. Видимо, поразмыслил и понял, что ему желают добра…
Профессор Крылов считает, что в случае тяжелых нозологий нужно разъяснять больному его проблемы, заостряя внимание на лечебных возможностях. Если, допустим, опухоль неоперабельная, не стоит говорить, что хирургически здесь уже ничего не исправишь. Лучше сделать акцент на том, что необходимо попробовать курс химио-, лучевой терапии…
Молчание оправдано в ситуации, когда нет вариантов помощи. Что даст констатация факта угасания? Только отчаяние, ускоряющее смерть. Там, где медицина бессильна, часто включаются другие, неизвестные механизмы спасения.
У Владимира Крылова была пациентка - завуч одной из минских школ. Обнаружили у нее дисплазию соединительной ткани и стенозы обеих почечных артерий. Хирург восстановил просвет пораженных участков. Технически все выполнил безукоризненно.
А вскоре снова сформировался стеноз. Контрольная ангиография показала: сужение образовалось буквально в сантиметре!
Врач понял, что операция не поможет, и открыто об этом сказал. В беседе выразил надежду, что, если пациентка более десятка лет так жила, возможно, организм и теперь адаптируется. Попрощался, а сам мысленно посочувствовал: «Так жаль, молода еще, но от силы ей год остался».
А не так давно случайно встретил педагога на улице! Глазам не поверил - ведь 17 лет прошло. Радостное приветствие женщины окончательно развеяло все сомнения.
Счастлив признать, что мой плохой прогноз не сбылся, и хорошо, что я о нем не сказал, - говорит Крылов. - Мы, медики, предполагаем сценарий развития, исходя из физических, материальных показателей. Но, видимо, далеко не всегда они являются определяющими.
Обязанность «лжесвидетельства» по отношению к неизлечимым и умирающим больным было деонтологической (от греч. dеоn – долг, logos – слово, учение) нормой советской медицины. Право врача на «лжесвидетельство» во имя обеспечения права смертельно больного человека на неведение рассматривалось как особенность профессиональной врачебной этики в сравнении с общечеловеческой моралью.
Основанием этой особенности являются достаточно серьезные аргументы. Один из них – роль психоэмоционального фактора веры в возможность выздоровления, поддержание борьбы за жизнь, недопущение тяжелого душевного отчаяния. Поскольку считалось, что страх смерти приближает смерть, ослабляя организм в его борьбе с болезнью, то сообщение истинного диагноза заболевания рассматривалось равнозначным смертному приговору. Однако известны случаи, когда ложь приносила больше вреда, чем пользы. Объективные сомнения в благополучии исхода болезни вызывают у больного тревогу и недоверие к врачу. Отношение и реакция на болезнь у больных различны, они зависят от эмоционально-психологического склада и от ценностно-мировоззренческой культуры человека.
Можно ли открыть больному или родным диагноз? Может быть, надо сохранить его в тайне? Или целесообразно сообщить больному менее травмирующий диагноз? Какой должна быть мера правды? Эти вопросы неизбежно будут возникать, покуда существует врачевание и смерть.
В настоящее время российским специалистам доступны многочисленные зарубежные исследования психологии терминальных больных (terminus – конец, предел). Выводы и рекомендации ученых, как правило, не совпадают с принципами советской деонтологии. Исследуя психологическое состояние терминальных больных, узнавших о своем смертельном недуге, доктор Е. Кюблер-Росс и ее коллеги пришли к созданию концепции «смерти как стадии роста». Схематично эта концепция представлена пятью стадиями, через которые проходит умирающий (как правило, неверующий человек). Первая стадия – «стадия отрицания» («нет, не я», «это не рак»); вторая стадия – «протест» («почему я?»); третья стадия – «просьба об отсрочке» («еще не сейчас», «еще немного»), четвертая стадия – «депрессия» («да, это я умираю»), и последняя стадия – «принятие» («пусть будет»).
Обращает на себя внимание стадия «принятия». По мнению специалистов, эмоционально-психологическое состояние больного на этой стадии принципиально меняется. К характеристикам этой стадии относятся такие типичные высказывания некогда благополучных людей: «За последние три месяца я жил(а) больше и лучше, чем за всю жизнь». Хирург Роберт Мак – больной неоперабельным раком легкого, описывая свои переживания – испуг, растерянность, отчаяние, в конце концов утверждает: «Я счастливее, чем когда-либо был раньше. Эти дни теперь на самом деле – самые хорошие дни моей жизни». Один протестантский священник, описывая свою терминальную болезнь, называет ее «счастливейшим временем моей жизни». В итоге доктор Е. Кюблер-Росс пишет, что «хотела бы, чтобы причиной ее смерти был рак; она не хочет лишиться периода роста личности, который приносит с собой терминальная болезнь» . Эта позиция – результат осознания драмы человеческого существования: только перед лицом смерти человеку раскрывается смысл жизни и смерти.
Результаты научных медико-психологических исследований совпадают с христианским отношением к умирающему человеку. Православие не приемлет лжесвидетельства у постели безнадежно больного, умирающего человека. «Сокрытие от пациента информации о тяжелом состоянии под предлогом сохранения его душевного комфорта нередко лишает умирающего возможности сознательного приуготовления к кончине и духовного утешения, обретаемого через участие в таинствах Церкви, а также омрачает недоверием его отношения с близкими и врачами» .
В рамках христианского миропонимания смерть – это дверь в пространство вечности. Смертельная болезнь – это чрезвычайно значимое событие в жизни, это подготовка к смерти и примирение со смертью, это возможность принести покаяние, молить Бога о прощении грехов, это углубление в себя, интенсивная духовная и молитвенная работа, это выход души в определенное новое качественное состояние. Вряд ли поэтому удивят православного человека молитвы Богу старца Порфирия из монастыря в Милеси о ниспослании ему раковой болезни и о его радости в болезни, дарованной ему по его прошению .
По этому поводу игумен Никон (Воробьев, † 1963), один из духовных старцев нашего столетия, писал как-то, что рак, с его точки зрения, это милость Божия к человеку. Обреченный на смерть человек отказывается от суетных и греховных удовольствий, ум его занят одним: он знает, что смерть уже близка, уже неотвратима, и заботится лишь о том, чтобы подготовиться к ней – примирением со всеми, исправлением себя, а главное – искренним покаянием перед Богом. Раскрытие содержания и смысла христианского понимания пагубности лжесвидетельства, смысла болезни и смерти становится для многих отечественных врачей основанием пересмотра деонтологических норм советской медицинской деонтологии. Митрополит Антоний Сурожский, сам в прошлом врач, полагает, что надо обращать внимание современных врачей на то, что в течение болезни (речь идет о неизлечимых заболеваниях) должна проходить подготовка человека к смерти. При этом владыка Антоний говорит: «Готовьте умирающих не к смерти, а к вечной жизни» .
Утверждая, что отношение врача к неизлечимым и умирающим больным не может быть просто научным, что это отношение всегда включает в себя сострадание, жалость, уважение к человеку, готовность облегчить его страдания, готовность продлить его жизнь, митрополит Антоний Сурожский обращает внимание на один «ненаучный» подход – на умение и «готовность дать человеку умереть».
В 1992 году Архиерейский Собор Русской Православной Церкви причислил к лику святых великую княгиню Елизавету Федоровну (вдову убитого террористом в 1905 году великого князя Сергея Александровича, сына императора Александра II). В 1909 году она создает в Москве Марфо-Мариинскую обитель милосердия, где она была не просто настоятельницей, но участвовала во всех ее делах как рядовая сестра милосердия – ассистировала при операциях, делала перевязки, утешала больных, полагая при этом: «Безнравственно утешать умирающих ложной надеждой на выздоровление, лучше помочь им по-христиански перейти в вечность».
Калиновский П. Переход. // Последняя болезнь, смерть и после. Екатеринбург, 1994. С. 125.
Основы социальной концепции Русской Православной Церкви. // Информационный бюллетень ОВЦС Московского Патриархата. 2000. № 8. С. 82.
Монах Агапий . Божественное пламя, зажженное в моем сердце старцем Порфирием. М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2000. С. 56.
Митрополит Антоний Сурожский. Исцеление тела и спасение души. // Человек. 1995. № 5. С. 113.
